Аска
стихи потрясающи. Чувствуется ритм, есть смысл. Мне понравилось.

Хотел бы выложить пару салфеток.
"Что делает нас людьми"
Я сижу и слушаю твое тяжелое дыхание. Ты обижен, я это знаю. Боль и горечь разливаются по комнате, словно сладкий яд по моим жилам. Когда я бросал тебе эти жалящие, глубоко ранящие слова, то чувствовал свирепую радость. Я знаю, что был опьянен правом сильного. Я был зверем…
Что делает нас людьми? Мораль, правила, устои? Или любовь, страсть, нежность? Нет, это все не то. Даже звери способны на такое. Так что же?
Внезапное понимание оглушает меня. От осознания истины становится так легко, что я порывисто вскакиваю и иду к тебе. Ты тут же вздрагиваешь и пытаешься спрятать полные слез глаза. Я встаю на колени и осторожно беру твою руку. Губы нежно касаются твоего тонкого запястья, а глаза молят… Я извиняюсь. Мне больно от того, что я тебе причинил. Ты робко, почти неуверенно улыбаешься, и я понимаю, что был прав. Что делает нас людьми? Извинение.
"Вуайерист времени"
Мерный ход часов. Отблески огня отражаются от предметов. На столе свиток с недописанной поэмой, в руках бокал вина. Легкая усмешка мелькает на губах. Мужчина ждет. Время – его любовница, его вечная спутница. Века пролетают словно миг, но они все равно вместе. Интриги, измены, заговоры… Как это скучно. Этот налет обыденности мешает наслаждаться. Он пресытился.
И только тихий ход часов завораживает мужчину. Разве есть в этот проклятом богами мире что-то менее вечное и изменчивое, чем время?  Что ж. Он истинный спутник своей любовницы. Ее тень, ее вуайерист.

Вообще-то я не планировал, но раз уж пошла такая пляска... то вот зарисовка.
Там могут быть ошибки и я был бы благодарен тому, кто мне на них укажет.

15. Фантом

Я давно умер. Пальцы мои холодные, а в груди уже нет дыхания. Губы посинели, а глаза потухли, утратили огонь, который вечно горел в них при жизни. Я давно умер. И вместо сердца моего только черная-черная пустота…

Я умер так давно, что уже не помню как это случилось. Забыл кем я был, чего хотел, к чему стремился, кого любил и чем дорожил. Все, что у меня сейчас есть – это заброшенный домик управляющего на краю разорившегося парка развлечений. Когда же это было? 5, 15, 50 лет назад? Не помню… Да это и не важно, ведь парк все еще живет, сюда ходят люди. Дети, чтобы поиграть с обветшавшими конями на каруселях, покривляться в сломанные зеркала и увидеть меня, призрака, который живет в старом парке развлечений. Подростки, чтобы их никто в этом мире не трогал, чтобы спрятаться от реальности, чтобы сделать то, чего нельзя делать, и чтобы увидеть меня, старого духа, жуткого фантома, по вине которого в этом месте сгинула не одна живая душа. Сюда приходят взрослые, сюда приходят старики, но, главное, сюда приходит Она…

- Я знаю, что никого ты не убивал.

В пустоту, никому. Мне. А я – никто. Ни для нее, ни для себя, ни для Бога или Дьявола. Я даже не проклят. Я – даже не я. Но она говорит правду… Я действительно никого не убивал в этом темном месте. Я знаю все секреты, меня боятся все в городке, каждый ребенок знает историю про призрака старого парка, на меня готовы свалить все беды и несчастья, случившиеся здесь, но я действительно никого не убивал.

- Это всё люди… Только люди – злые. Я знаю, ты добрый…

Каждый раз она повторяет «Я знаю, ты добрый», но на самом деле ничего не знает. Я не могу быть добрым или злым, ведь меня просто нет. Она считает так только потому, что меня обвиняют в том, чего я не совершал, а я не злюсь. Потому что «переношу». Но ведь я просто не могу ничего сделать.  И мне все равно что делают они. Даже если преступления, совершенные в каждом уголке парка, были настолько ужасны, что грех этот нельзя было вымолить ни в одной церкви. Настолько омерзительны, что, кажется, даже в Аду бы для душ преступников мест не нашлось.

Люди… Люди такие… С ними ничего не поделать. Просто я – не человек. Просто мне – все равно. Они бы поняли, что не существует злых духов, если бы знали на какое существование духи обречены. Не существует старого парка, как не существует и меня. Я – старый парк, а парк – это я. Я – его дом, его убежище. Знаешь, моя милая Мэг, душа парка испугалась, когда увидела сущность этого мира. Испугалась и сбежала. И теперь здесь нет души. «Здесь» существует только благодаря мне. Стало быть, я виноват…

«Мэг, Мэг, Мэг…» - эхом я проносил его как можно дольше, выпивал звуки и чувства твоего имени, оживая и снова умирая. Мэг… Ты - самая живая в этом мертвом мире, Мэг. Даже если случится то, что всегда должно было случиться. Даже если ты умрешь в таком проклятом месте. Даже если ты каждый вечер можешь не дожить до утра, приходя ко мне. Потому что парк этот, мой маленький кусочек света, уже никогда не излечится от нанесенных ему ран.

- Тебе ведь не будет все равно?

Почему же я знал, что последние слова твои будут именно такими?

Отредактировано Anri (2011-01-04 23:38:34)

Аска
спасибо) по поводу оригинальности ничего не могу сказать - все же это мои мысли) и так облекаются в слова)
Зарисовка неплоха, но вот стихи мне все же больше понравились)
Anri
зарисовка зацепила) ошибок не заметил, увлекся самим чтением)

еще что ли выложить... это одна из самых первых
пересмешник
Пересмешник. Он копирует любой жест, движение или слово. Для него нет преград, а все люди – открытая книга. Наши чувства, мысли и желания – он все видит и знает. И вытаскивает это наружу, заставляя нас веселиться, не подозревая, что мы смеемся над собой.
Он тот, кто может изменить любой расклад. Мы пренебрежительно называем его шутом, но кто прячется под венецианской маской? Его язык остер, как бритва, а ум наточен, как стилет. Он вскрывает нас точной шуткой, раня в больные места лишь словом. И кто знает, не он ли правит балом?
Все эти господа, что находятся на вершине пьедестала, скоро уйдут в забвение. А шут – вечен. Пусть лица меняются под маской, но суть остается. И мелодичный перезвон бубенчиков будет всегда сопровождать его путь на земле.

Аска

ох..никогда стихи не умела писать. восхищаюсь людьми, у которых это достойно получается)

вот одна из моих зарисовочек @___@"

Письмо обыкновенное.

Посвящается одной тысяче и одному.

И даже, если бы в тот день не шла сильная метель, никто не заметил бы его исчезновения. Да и какой смысл следить за приходящим и уходящим? Пустая трата времени, энергии, желания, чувств. Следуй расписанию! Давай, будь собой. В семь проснись с плохим настроением, наори на сладко дремлющую кошку, пни одеяло за его сонный вид и, вспомнив, что сегодня воскресенье, ляг обратно, укрывшись уже разбуженным и не таким теплым одеялом. Ага! Ты опоздал! Тебе должно быть стыдно: ты лег на одну минуту и сорок три секунды позже, чем положено, а значит весь твой график сбивается, ломается. Сломанный день.

И так, его не стало, и это не входило ни в чье расписание. Ему там просто не было места: такая мелочь уж точно не заслуживает внимания. Хотя нет. Я вру. Его исчезновение заполнило свободные минутки охами и ахами. Саму пропажу не заметил никто, но зато о нем вспомнили. Его увидели только тогда, когда уже не на что было смотреть. Что же вам нужно, черт возьми?!

- Ах, это так печально! Ему было всего 17 лет!
- Да-да. Умереть в таком возрасте – это трагедия!

Да, Боже мой! Давайте, говорить на чистоту. Ваши фразы лишь маскируют настоящее. Будьте откровенны: вы лжецы.
Перемотка назад плюс расшифровка кодировки равняется:

- Ах, у нас появилась новость, над которой можно трепаться и трепаться!
- Да-да. Это так чудесно!

Конечно. Что может быть чудеснее смерти? Восхищайтесь, удивляйтесь, злорадствуйте, восхваляйте это ядовитое совершенство! Если бы не было смерти, была бы ли у вас вообще возможность так радостно обсуждать эти мрачные подробности?

- Я слышала, что он перерезал себе вены!
- А я - что это была передозировка наркотиками.

Эта страшная таинственность возбуждает вас, не так ли? Вы чувствуете, как волна мелкой дрожи идет от груди, до самого низа живота, в пальцах возникает острое покалывание, а ваши глаза сверкают маниакальным блеском. Кайф от чужой смерти – сплошь и рядом. А какое, к черту, вам дело до того КАК он умер? Вы-то сами как хотите умереть? Ах, вы не думали об этом. Да куда уж вам. Мечтаете, как бы перепихнуться с симпатичной мордашкой, а потом обзавестись кучей вопящих детишек, вспоминая под старость о бессмысленной молодости, злясь на себя и на весь этот гниющий мир. А еще вы будете завидовать ему, его смерти. Ха! Это сейчас на вашем лице играет скептическая улыбка. Вы будете завидовать. Будете, будете. Это факт. Вы будете думать о том, как ему повезло, что он не дожил до таких дней, о том, что он умер совсем юным и счастливым.  И вы начнете жалеть себя. Хотя…вы и сейчас жалеете именно себя.

- А знаете, этот мальчик учился в моем классе!
- Да что ты! Какой ужас! И как вы?..
- Ох, мы все очень переживаем…
- Держитесь.

Ага. Кого же еще жалеть, как не вас. Вам труднее всех – ведь вы вдруг обнаружили, что рядом кто-то был. Кто-то жил, смеялся, плакал. Или вы об этом не задумывались? Не думали, что он мог мечтать, любить, переживать. Умер – вот печаль, повод ваших фальшивых страданий.

А где-нибудь высоко-высоко, в лучах неонового света, он плачет от счастья, что никогда не доживет до дней зависти.

И кровавые пальцы, выскользнувшие из молочного тумана, сомкнутся на ваших глотках.

Прощайте.

С любовью, Ваше Небо.

есть ._.
я обычно пишу..эм..на не очень позитивные темы, но есть один, где все живы-здоровы)
еще как то про наркоманов писала...но она правда побольше зарисовочка будет ^.^"
читать наверное надоест..
поэтому позитивненькую выложу ._.

Как я ходила извиняться.

Этот апельсин скоро взорвется.
Уж я-то знаю.

Я всегда была законченной истеричкой. Любая мелочь, любой незначительный фактор могли вызвать у меня приступ внезапного раздражения. 
Кипя от возмущения и негодования, я летела по улицам города. Как он посмел! Вместо того, чтобы смотреть со мной ужастик, взятый за углом в прокате, уселся за компьютер со словами: «Какое кино. Мне курсовик через два дня сдавать». И это – лучший друг называется! Значит, какая-то курсовая важнее меня?! Вот и получается: знаешь, знаешь человека, подарки на 23 февраля даришь, а он тебе БАЦ и нож в спину. Однако, несправедливо.

Со злостью толкнув дверь, ведущую в кафе, я ввалилась в небольшое помещение и уставилась на молоденькую официантку. Та, не ожидав волны враждебности с моей стороны, тихонько ойкнув, наткнулась на пустой столик. Курица, блин. Понабирают всяких на работу, а они мебель портят. 
Плюхнувшись на свое излюбленное место у окна, я заказала сок и вафли у курицеобразной официантки. Эмоции потихоньку отступали, как волна после прибоя, оставляя вместо себя смятение, смутное беспокойство и вполне явное чувство стыда. Ну вот. Опять я не сдержалась. А ведь должна была понять его. Все-таки курсовая действительно важна. Как эгоистично.   
В этом кафе я обитала постоянно. После каждой устроенной истерики шла сюда и топила свое недовольство посредством апельсинового сока. Что поделать, моя истеричная натура брала вверх. Я вообще не понимаю, как Алекс до сих пор терпит меня в течение стольких лет. Да мы же познакомились еще в детсадовские времена, когда я выпрашивала у него кружку с компотом в обед! Терпеть меня – мазохизм чистой воды. А тут, посмотрите-ка! Прямо-таки спартанская выдержка. Сколько себя помню, Алекс никогда не жаловался мне на что-то и уж тем более не истерил. Даже в прошлом месяце после расставания со своей девушкой, он молчал, как партизан. А меня ему пришлось целую неделю из депрессии вытаскивать, когда я обнаружила, что весы подо мной показывают на полкило больше. Сколько же можно! Почему так? 
Мой взгляд отстраненно блуждал по желтым стенам кафе, пока не наткнулся на довольно забавную вывеску: блинчик с глазками-бусинками и такая же глазастая баночка со сгущенкой держатся за руки и счастливо улыбаются посетителям. Над сим пиар-ходом возвышалась надпись, которая гласила: «Perfectus amor». Ну да. Блинчики и сгущенка – идеальный симбиоз. В ответ на эти мысли живот предательски заурчал. Однако, почему мои вафли имеют такой странный бесцветный вкус? Я скосила глаза на свою руку и с удивлением отметила, что держу совсем не пшеничное изделие. Тихо посылая угрозы в неизвестный адрес, я машинально проглотила остатки салфетки, так усердно поедаемой мной за последние полчаса. Вот вечно я так. Отвлекаюсь на одно, и совсем не замечаю что-то другое, не менее важное. Я же никогда не спрашивала, о чем думает Алекс, что его волнует или раздражает. Он всегда лишь тихонько улыбнется да рукой махнет, мол, у тебя бывает. Почему он не злится? Да меня убить за мои истерики мало! Я вцепилась зубами в стакан с соком. Делать нечего. Чувство вины усиливалось с каждой секундой. Вот сейчас допью джус, встану и пойду к нему. Он откроет дверь и, выслушав мои сбивчивые извинения, скажет: «Где-то я уже это слышал…»  А потом все будет, как всегда. Словно, ничего и не случалось. Нет! Пора что-то менять. 

Итак, все идет по обыкновенному расписанию. Я стою перед его дверью и мучаюсь от нерешительности нажать на пипочку звонка. Сначала я постучала. И, хоть, великолепно понимала, что это было скорее поглаживание, чем стук, все равно ждала с самым серьезным видом. Потом, набрав побольше воздуха в легкие, смело ткнула в кнопку и жала с такой злостью, что оторвать палец обратно не было сил. Так и мучила звонящий агрегат, пока Алекс не открыл дверь и привычным жестом не убрал мою руку. Ну, приступим. 
- Прости меня, лапочка! Я такая истеричка. Конечно, я должна была понять тебя. Может, я просто не выспалась? Прости, прости, прости! Я больше так не буду. 
Он устало вздохнул. 
- Где-то я уже это слышал… Ну проходи, что ль. Я как раз кофе собирался пить. 
Я быстро проскользнула на кухню, села за стол и примерно сложила руки на коленях. Весь мой вид выражал скорбь и раскаяние. Алекс разлил кофе по чашкам, достал печеньки с изюмом, мои любимые, между прочим, и сел напротив меня. Поднеся кружку к губам, я принялась разглядывать мирно пьющего кофе парня. Вот чего он такой спокойный? Сидит, пьет тут. Печеньем угощает. Нет, чтоб послать меня ко всем чертям! 
- Что? – Алекс поднял на меня глаза. Хе. Когда он так наклоняется, то, кажется, что его челка окунается в чашку с кофе. 
- Ничего, мой флегматичный друг, - я все продолжала пристально рассматривать его, пытаясь уловить хоть какие-то нотки раздражения. 
- Ну, раз ничего, то поступай, как считаешь верным. 
Вот! Всегда так! Значит, он полагает, что все мои истерики от верного решения? Так что ли?! Бесит, блин! Хоть бы раз сорвался. 
Я не выдержала и со звоном поставила чашку обратно на стол, от чего кофе выплеснулся, образовав горячую лужицу. Черт. 
Алекс молча встал и принялся вытирать столешницу. Я все так же продолжала неотрывно следить за ним. 
- Сколько уже можно, а? 
- Что? – он удивленно вскинул брови. 
- Терпеть меня. Покричи, что ль. 
- Зачем? 
Вот, блин, тупой вопрос. За мясом. 
- Да я же просто ужасна! Монстр! 
- Успокойся. 
- Нет! А ну, ударь меня! Или задуши вообще! 
- Но девочек нельзя бить… - растеряно произнес он. 
Тоже мне, джентельмент нашелся. Когда надо – любому по зубам съездишь. 
- Ах, нельзя значит?! – как-то уж совсем зловеще взвыла я, - Быстро ударил! 
Алекс мотал головой и испуганно отходил назад, а я, маниакально сверкая глазами, наступала на него. Правильно, если не бьют меня, то в драку начинаю лезть сама. Интересно, что тогда чувствовал он, когда девушка, психически ненормального вида, с явными садистскими намерениями прижимала его к стенке? 
- Вот ответь, чего ты вечно такой спокойный? Сколько можно меня терпеть?! – все мои вопросы сопровождались ударами. В конце концов, он просто взял меня за запястья, не позволяя более бить себя. 
- Ты задаешь глупые вопросы, - Алекс улыбнулся. 
Ах, ему еще и смешно?! Я хотела сказать что-то особенно злое, но захлебнулась собственными слезами. Так и стояла, опустив голову и занавесившись волосами. Было стыдно плакать. 
- Я не знаю, что сказать. Вот, черт… - это были все мои слова. 
Алекс осторожно обнял меня, и я, уткнувшись в самую середину надписи «No system» на его футболке, вдыхала аромат сигарет и мужского одеколона – такой бесконечно родной запах. Верно. Нет системы. В моей голове вообще никакого порядка не существует, вот и треплю нервы всем окружающим. 

Уже прошло минут семь. Я давно успокоилась, но не желала, чтобы он меня отпускал. Возможно, Алекс чувствовал это, поэтому лишь молчал и сильнее прижимал меня к себе. Могла вечность так стоять: дышать ментоловыми сигаретами и слушать, как ровно бьется его сердце. Может быть, у Алекса вообще отключена функция «злиться»? 
- Все еще терпишь? 
Тихий смешок: 
- А куда мне деваться? 
Действительно, и куда он денется от меня? Я закрыла глаза, наслаждаясь теплом и уютом. Наверное, теперь стану сдержанней. Хотя, кто знает. Не исключено, что буду закатывать истерики с удвоенной силой, только ради этого момента.

Вот она – perfectus amor, - а не ваши блинчики со сгущенкой.

ну она подлиннее будет >>

Фальшь, равная реальности.

А мы с тобой вчера, в нереальном угаре, своими зрачками всех прохожих пугали (с) 

И, словно в адской погоне, мы бежали по улочкам этого города. Я догонял тебя, а ты меня. Прохожие без лиц шарахались от нас, как от прокаженных, кричали проклятия и угрозы в след. А нам было наплевать. В такие минуты весь мир терял свое значение, приобретая новые удивительные краски, звуки, чувства. В такие минуты мы с тобой начинали жить. 
Ты смеялась, протягивала рукик небу, крича что-то про распускающиеся фиолетовые цветы. А я в небе видел тебя. Ты танцевала божественный танец на каждом из облаков. Танцевала, звала меня к себе и бросала на землю осколки своего сердца. Я метался, бросался из одной стороны в другую, пытаясь поймать все до единого эти кроваво-красные осколки. Но они таяли, не долетая до грешной планеты. Я все равно бегал, звал тебя с небес, сбивал случайных прохожих с ног. 

- Эй! У меня есть миллионы тебя! – я мычал и, смеясь, тыкал пальцем в облака. 

Ты остановилась. Твои худые плечи чуть заметно вздрагивали. Ты плачешь. Даже не видя этого, даже будь я за тысячу лет отсюда, я чувствовал твой плач своей душой. А ты продолжала плакать. Сначала тихо, а потом по нарастающей. По-детски размазывала слезы по щекам и звала меня. 

- Тихо, детка, я тут.

Ты дрожала и прижималась ко мне с такой силой, словно мы были чем-то единым, и ты пыталась вновь слиться со мной. 

- Детка, не плачь.

Ты всегда плачешь, когда кайф начинает отпускать. Зрачки приобретают нормальный размер, а в груди разрастается сосущая пустота. Знаю, это больно. 

- Пошли домой, малыш.

И я вел тебя по тихим дворам, запрещая смотреть на разбитое небо, которое потеряло все свои необыкновенные цветы. Зато у меня оставалась ты. Тут. Со мной. Рядом. 

А еще ты всегда просыпалась позже меня. Даже, если день уже был в полном разгаре, и солнце пыталось пробиться сквозь занавески. Ты все равно продолжала спать, обнимая подушку и тихонько посапывая. А я тоже не вставал. Лежал рядом, смотрел в белый потолок и вспоминал разноцветные облака на вчерашнем небе. Мне казалось, если я уйду, то тебе станет холодно. Ты замерзнешь и умрешь. Поэтому я не шевелился, стараясь сохранить тепло. 

- Боже, уже так поздно… Почему не разбудил? 
- Ну, ты так сладко спала.
- Идиот.

И ты все еще сонная, пошатываясь и отчаянно зевая на ходу, шла на кухню готовить утренний кофе. В нашем случае – дневной. 
Я любил смотреть, как ты пьешь кофе. Чуть морщась, держа чашку, словно ребенок, и громко дуя на обжигающую жидкость. 

- Знаешь, а мы с тобой уже потеряны для общества, - ты потянулась к моим Лаки Страйк. 
- Значит, мир отвернулся? –  я лишь наблюдал, как ты достала зажигалку и пытаешься зажечь сигарету. 
- Неа…Только общество. Для них мы больше не существуем. А мир он любых принимает. Понимаешь? Нас нет для общества, но мы есть у мира.
- Существование наполовину?
- Точно. Мы живы и мертвы одновременно. 
- И какая половина тебе больше нравится? 
- Та, где есть ты. Какая разница: жизнь или смерть. Все это – фальшивка. Наши чувства, эмоции заменяет наркотик. Мы подделки. 
- Тогда где же настоящие мы?
- Так умерли, - затянулась и тут же закашлялась. Дура. Ты ведь не куришь. 
- Зачем тебе сигареты?
- Дым хочу. Чтобы заполнил меня изнутри и разорвал от переизбытка. 
- На тысячу кусочков?
- На миллионы! – но ты все же отложила сигарету. 

А потом мы снова шлялись по серому городу. Вглядывались в лица прохожих, пытаясь найти хоть одно различие. Пустое небо рыдало темными осколками, которые падали на нас и царапали до крови. 
Я тщетно искал облака среди черных пустот. 

- Может сейчас? – я лихорадочно сжал твою руку. Кокаин, героин – без разницы. Я хочу вновь смеяться. 
Но ты лишь качала головой. Наш закон: одна доза в день. И та – вечером. А до вечера мы с тобой ходили мертвыми. Наркотик дает нам жизнь. 
- Разве это правильно?...- ты остановилась и подняла глаза на меня. Опять ты плачешь. 
- Что именно?
- Совсем не чувствовать жизнь. Зачем тогда все это? 
- Ну…чтобы умереть.
- Умереть не живя?
- Я не знаю. А как ты хотела бы умереть? 
- Ммм…- ты смешно прикусила нижнюю губу. 
- Ну?
- Я бы хотела умереть от кайфа. 
- Хаха! Такого не бывает!
- Не смейся! Я думаю, это самая счастливая смерть для тех, кто давно мертв. 
- Ты слишком мечтательна. Наркоманы не могут умереть счастливыми. 
- Мы наркоманы? – ты удивленно вскинула брови, словно я сказал, что солнце сделано из клубники. 
- А разве нет? – осторожно поинтересовался. 
- Нет, - это было сказано так твердо, что я сам поверил. 
- Тогда кто мы?
- Призраки, ищущие счастье, новые эмоции. 
- А мы их найдем?
- Да.

Легкий кивок головой и ты, закатив глаза, повернула в сторону дома. До вечера так далеко. Ненавижу день. 
Я молча шел за тобой и разглядывал твой контур в лучах солнечного света. Ты была почти идеальна. Хотя нет. Ты была идеальна. Твой невысокий рост, который ты считала минусом, я безумно любил. Было удобно обнимать. Иногда я через чур сильно сжимал тебя в своих объятиях. Тогда ты начинала тихонько попискивать. Словно маленький котенок. 
Мой мир состоял целиком из тебя. Поэтому я не считал себя живым мертвецом. Если наркотики и дарили фальшь, то ты была абсолютно настоящей. Даже не выдуманной моей больной фантазией. 

Дома мы снова страдали от несправедливости времени, закусывая свою тоску ломтями равнодушия. Я слонялся по квартире без дела, а ты сидела в обнимку с гитарой, смотря отсутствующим взглядом на тусклое оконное небо. А потом начинала играть. Играла всегда только Нирвану. Ты была такой ярой и преданной фанаткой Кобейна, что я начинал ревновать к умершему гранж-певцу. В минуты игры на гитаре ты оживала, улыбалась, тихонько напевала давно заученные тексты. 
- Он тоже был наркоманом.
- Курт? – ты подняла голову.
- Ага. Он самый, - я кивнул.
- Хах. Тоже мне сравнение.Что позволено Богу, никогда не должно касаться обывателей. А люди пытаются вовсем подражать кому-то, кто выше их. Мы, кстати, тоже подражатели.
- И что же такого в нем божественного? – в моем голосе прозвучали легкие нотки раздражения. 
- Его талант. Он дает людям надежду. И дарит эйфорию, - тут ты блаженно закрыла глаза. 
- А если бы в то время ты была с ним знакома, то влюбилась бы? – что за дурацкий вопрос. 
Легкая улыбка промелькнула на твоих губах, и вместо ответа ты принялась наигрывать очередную песню: 
- Jesus doesn’t want me for a sunbeam. Sunbeams are never made like me…

Неправда. Я уверен, что ты станешь самым ярким лучом солнца. 

- Хей, уже можно, - ты бережно отложила гитару, ласково проведя пальцами по грифу. 
- Да?! Тогда пошли скорей! – я встрепенулся и, жадно глотая ртом воздух, поспешил на кухню, подгоняемый твоим заливистым хохотом. 
Сегодня у нас был праздник. Мы решили потратить все деньги и увеличить дозу не в два, не в три, а в четыре раза. Тогда кайф продлится до ночи, а, может, и до самого утра. А, может, и целую вечность! Хотя вряд ли. Это всего лишь доза, увеличенная в четыре раза. Сколько нужно наркотиков, чтобы кайф не отпускал никогда? Хочу жизнь в вечном кайфе! В вечном наслаждении! 
И вот, идеально белый порошок разделен на две равные кучки. Сейчас еще немного и нас накроет волна экстаза, которая унесет за собой в неведомые страны, полные совершенных чувств и эмоций. Наркотик вдохнет в нас жизнь, растекаясь приторным сиропом по венам. 
Как все началось – не помню, но я уже шел по синей воде, в которой расплывались круги всевозможных цветов. На бескрайнем небесном просторе светили три солнца. Они обжигали разум и улыбались, глядя на наше с ума схождение. Ты сидела на молочном облаке и откусывала от него кусочек за кусочком, рассказывая что-то про сахарную вату. Вокруг меня летали крылья бабочек. Никогда не любил этих насекомых. Их черные, мохнатые тушки наводили на меня страх и отвращение. Но тут были только легкие, хрупкие крылья, беспечно летающие над воздушными цветами. 
Шаг – и я провалился в самые пучины соленых вод. Я был в море, а море – во мне. Единство с ним давало мне ощущение собственной бесконечности. Я был везде. Во всем мире. 
Но тут случилось непоправимое. Что-то пошло не так, и я это понял лишь тогда, когда солнечные лучи, пробивающиеся сквозь толщу вод, начали тускнеть и вскоре исчезли совсем. На секунду стало темно, а потом с неба посыпались раскаленные осколки металла. Я, обжигая руки, ловил их и с невероятной жадностью запихивал себе в рот. Острые края резали мне щеки, язык, разрывали глотку. Но я не мог остановиться. Расплавленное железо заменило мою кровь, становилось частью меня, принося невыносимую жгучую адскую боль. Железо в венах – кровь наружу. Алая жидкость вытекала и заполняла собой все пространство. Боже, сколько же во мне крови? Я отчаянно вытирал застилавшие мне глаза, стараясь разглядеть, что творится вокруг. Бесполезно. Я тонул в этой реальности, тонул в самом себе, тонул в собственной крови. Где ты, родная? Спаси меня! 
И до последнего тянул руку из этих алых вод навстречу небу и погибшим трем солнцам. 

Полоска бесцветного света резанула по зрачкам. Мгновенно тупая боль ворвалась в мое сознание, наполняя меня собой изнутри и стараясь разорвать на части. С трудом разлепив веки, я попытался сконцентрировать внимание на окружающем. Желтоватые стены, не совсем чистые простыни и лохматая тетка, сидевшая возле меня, -  это все, что я смог разглядеть. Где-то под ухом назойливо пищал аппарат, а перед глазами в такт ему стали танцевать розовые пятна. Я попробовал пошевелить рукой, но вдруг с ужасом осознал, что не знаю, где находится моя рука. И вообще, есть ли она? Я не чувствовал ни рук, ни ног. Неужели от меня осталась только голова, лежащая на жесткой подушке? Тогда я решил издать какой-либо звук – начал мычать обрывки песни «Sappy». Однако даже мычание давалось мне с трудом, словно весь рот был залит клеем. Вдруг, совсем неожиданно, лохматая тетка ожила и принялась с кудахтаньем прыгать вокруг меня, тряся своим сероватым халатом. Странно. Может на нее мычание Нирваны действует как ключевое слово?  Ну, как на волшебную пещеру слова «Сим-сим, откройся!». Или уж «Сезам, откройся!», я не помню. На шум в это маленькое помещение ворвался диковатого вида мужик. Он блестел очками и пах медицинским спиртом. Мужик начал что-то лаять, а тетка кудахтала ему в ответ. 
- Гав-гав! Гааав! Гав!
- Кудах-тах-тах-тааах! Кудах!!! 
Это все, что я мог различить. Может, я нахожусь на какой-то другой планете? И тут совсем не знают человеческую речь. Я разволновался, замычал сильнее: мне надо назад, к тебе. Тетка-курица наклонилась ко мне и участливо поправила иглу, торчащую из моей вены. Ага! Вот, где моя рука! Успокоившись, что все части тела на месте, я попытался спросить про тебя. Но язык упорно меня не слушался, и я мучительно старался выдавить из себя связную речь. Тетка и странный мужик одновременно замолкли, наблюдая за моими тщетными попытками. Наконец, я произнес: 
- Она…дома…там… - это все, что смог я родить. 
Мужик наклонился к самому моему уху так, что я чувствовал его горячее дыхание. Сейчас он его откусит. Мало ли, чем питаются на этой планете. Но на удивление, я услышал совершенно четкую земную речь. 
- Тише. Все хорошо.
- Эх..передоз. Девушку-то не спасли, - неожиданно выпалила тетка безо всякого кудахтания. Диковатый тип вновь что-то сердито пролаял ей. 
- Мммммм…. – многозначительно выдал я и устало закрыл глаза. 
Понимание пришло не сразу. Я здесь. На планете Земля, на моей родной планете. Эти странные люди – врачи. Ты не здесь. Больше тебя нет. Эти странные люди не спасли тебя. И слезы бессильной злости и отчаяния потекли из моих глаз, втекая в уши. Я больше не слышал мира. 

Не знаю, как ты умерла. В кайфе, так, как мечтала, или в адской агонии. Но я знаю, что сейчас ты вместе с лучами утреннего солнца пытаешься пробиться ко мне в окно сквозь грязные занавески.

  Погреби его глубже, море, -Посмотри, он почти не дышит, - В одеянии цвета вишен, В одеянии цвета крови... (с)

Отредактировано Alessandra (2011-02-02 12:50:05)

Спасибо за то, что прочитали)..
приятно.